Вагон 1: МАМА

Меня попросили написать стихи,
посвящённые маме,
Нежность и уважение выразить
было бы желательно в этих стихах.
Сослагательное наклонение — как колен преклонение.

Мама, мамочка!
Я национально потеряна, мама, мамочка,
Узловаты пальцы твои.
Я целу́ю це́лую эпоху,
Когда целую руки твои.
Когда же покинем землю эту?
И ту, и вот эту?
Когда же покинем, когда же, когда?

Мама, мамочка, я одна в целом свете.
В свете.
Свет сквозь пальцы и набухшие вены твои
на руках,
на руках,
на твоих вечно сильных руках.

Мама, мамочка,
почему же я так сердита,
сердита, и нет мне прощения!
И воюю с собой.
Сожалею.

Мама, мамочка, будем тихи, будем тихи,
тишину не разбудим,
будем.


Вагон 2: ПРАДЕД

Мой прадед Кадыр
Не богатырского телосложения.
Кавалеристом был,
размахивал ловко саблей в армии царской.
Но потом убивать расхотелось ему?
Или я так думаю,
или на самом деле так?
Мой прадед — беглец из одной стороны в другую.
Мой прадед бежал от войны в казахские степи.

Он помнил ещё свой язык, говорил по-татарски.
Он-то ещё помнил, сын его — тоже, на отце моём
память закончилась языковая.
Отец говорил только по-русски
С нами, с детьми его. 


Вагон 3: ДЕД

Каюм был призван в сентябре сорок первого.
Воевал  в кавалерии до декабря сорок первого под началом Доватора.
Потом Доватора немцы расстреляли из пулемёта в декабре девятнадцатого числа,
когда он ловко размахивал саблей.
Доватору до этого не удалось договориться с теми штабными, что повыше всех штабных.
Он говорил, что у кавалеристов другая судьба на войне.
Это больше разведчики, которые могут найти любые лазейки на конях своих во вражьих станах.
Любые: пройти по бездорожью, разведать неприятельские ружейные склады, заминировать подъездные пути, и прочее, и прочее.
Не с танками в лоб надо было.
Но никто его не послушал.
Был командир — и не стало его.

Мой дед Каюм воевал до победы, дошёл до Потсдама.
Были у него и другие командиры потом.
Дед был артиллеристом, из миномётов бил, даже в танке пришлось воевать.
Освобождал Прагу.
Заслужил два ордена Красной Звезды:
Один — за «сопку 417», что перед переправой через реку Нейси,
Один — совсем в конце войны.
Не сразу возвратился он домой. Закончил в сентябре сорок пятого.
Вернулся после боёв с японцами.


Вагон 4: ОТЕЦ

Отец родился в тридцать восьмом.
Ему не пришлось воевать ни с кем из народов.
Голодное детство вспоминал нехотя — так же как дед мало говорил про войну.
Отец прокладывал нефтепровод в Ираке, бывал в Басре, в Багдаде.
Бывал в Вавилоне.
Когда я спросила его однажды, почему не привёз камешек из этой архаики,
Отец не думая сказал:
«Если каждый человек, побывавший в этом несравненном городе, возьмёт по камушку, от Вавилона ничего не останется».
Потом была война в Ираке, тот нефтепровод разбомбили.


Вагон 5: Я

Отец и деды мало говорили.
Память меня подводит с фактами.
Силюсь вспомнить сейчас. Увы, очень мало знаю о прадеде и деде.
Знаю только одно:
Дороги наши разошлись с Россией, мы едем в поезде под названием Казахстан.
У него свой путь, и в вагоны собираются совсем другие события и факты.
Моя родина — Казахстан.
Казахстан, куда в годы войны в теплушках тысячами вывозили с мест родных многие народы. Здесь они нашли пристанище свое.
И если воюю, то только с собой.
Родной язык — татарский,
государственный — казахский.
И тот, и другой выучить бы.
Никто не виноват,
Только сама —
что думаю и разговариваю только на русском.


Вагон 6 и 7: ДОЧЕРИ

Мои доченьки, дочулечки.
Думают на русском, разговаривают на русском,
Выучили казахский, английский, одна — еще и французский.
Немного турецкого.
Родились в две тысячи первом.
Индиго.
Они — полиглоты. Татарский, может, выучат,
Если начну я.


Вагон 8, после которого еще много прицепов: ПОСЛЕСЛОВИЕ

Русский язык объединил со всеми народами.
Мне понятны стали чаяния, мысли, чувства разных людей.
Благодарю.
Но
моя родина — Казахстан.
Казахстан закрыл полигон
и не снёс лагеря Гулага: «Карлаг», «Алжир», «Детский».
Заковал их в памятник, где ветер степной свищет теперь.
Но память народная, живая,
не закована сейчас в кандалы.
Казахстан уже творит свою, непохожую память.
Куда мчит мой поезд?
Здесь и сейчас —
в Вертикаль,
ведь — секунду, другую — всё превращается в прошлое.